— Хм! Дополнительная защита? Интересно, с чего бы? Впрочем, понятно с чего: хомо берегут методики обучения. Ручаюсь, что эта запись единственная находилась в кассете не по хронологии и под ложным ярлыком. Так?
— Откуда ты знаешь? — Рин-Риду смешно двинул кожей над глазами, хотя никакого подобия человеческих бровей у него уже не просматривалось. — Именно так. Она стояла четырнадцатой, хотя маркирована как «ноль-бис». Первые пять мы проверяли по полной программе, базовую — нулевую — и первые четыре задания, остальные — только по входной маркировке. На этой первичная маркировка была обычная, вплоть до молекулярных меток, а защита стояла по низкому уровню, от двухпарольного считывания. Требовались дополнительные пароли, которых, впрочем, у нас все равно не было. Мы не сумели бы вскрыть запись и обойти защиту, даже если бы знали о ней.
— Этих паролей в общем хранилище скорее всего нет и никогда не было, — пояснил Йен-Яскер. — Если нужно восстановить память за тот период, прибывает специалист непосредственно из разведшколы. С паролями. И вводит их самостоятельно, не открывая мнемоникам хранилища. По крайней мере я бы поступал именно так.
Рид-Рину отпил еще чаю, ожидая распоряжений шефа.
— Ладно, сын, ты хорошо поработал. Кого-нибудь потерял?
— Двоих из прикрытия. Так было надо.
— Что ж… Вполне приемлемая для клана цена. Иди отдыхай. О записях я позабочусь сам.
Йен-Ридт уважительно наклонился и встал с подвеса.
— Мама здесь?
— Здесь. Хочешь ее увидеть?
— Да.
— Похвально. Ступай. Она спрашивала о тебе утром.
Снова наклонившись, Йен-Ридт покинул беседку. А глава резидентуры притронулся к кассете с кристаллами лишь после того, как опустел сосуд с чаем.
Галактика-2, окрестности финишного створа генератора нуль-коридора
— Все равно, — проворчал Раджабов. — Здесь все чужое. Звезды — чужие, их из Солнечной не видно.
— Из Солнечной много чего не видно! — Маримуца пожал плечами. — В нашей галактике миллиарды звезд. Большую их часть из Солнечной не видно. Так что ж теперь?
— Я не о том. — Раджабов поморщился и несколько секунд размышлял, прежде чем развить мысль. — Пусть их не видно глазом. Но ведь всегда знаешь хотя бы, в какой стороне они находятся. А где мы сейчас? Куда моей маме глядеть, чтобы пожелать сыну удачи? Где сейчас Солнечная — ты можешь показать? Мы словно в преисподнюю провалились, когда прошли нуль-коридором. Перестань он действовать — мы ведь так никогда и не узнаем, как далеко забрались от Солнечной и где искать нашу родную галактику на этом чужом небе…
— А зачем тебе это знать? — недоуменно протянул Маримуца. — Коридор работает миллионы лет. С какой стати ему ломаться? И вообще, что ты заладил: неизвестно где, неизвестно где… На кой ляд знать, в какой сектор здешнего неба тыкать пальцем, если для возвращения все равно нужно идти в сторону коридора?
Раджабов протяжно вздохнул:
— Ничего ты не понимаешь, Дари! Человек потому и человек, что родину любит. Если мне грустно и тоскливо, я могу отыскать среди тысяч звезд одну маленькую и слабенькую звездочку, но я знаю, что это наше Солнце, я гляжу на него — и мне становится легче. Если Солнца не видно, я просто гляжу в небо и знаю, что там, за килоунами пустоты, по ту сторону сияния каких-нибудь чужих цефеид оно все равно есть, родное наше Солнышко. И мне снова легче. Понимаешь?
— Нет, — буркнул Маримуца сердито. — Что-то тебя, Рафик, пробило на ностальгию. Ты сколько в космосе?
— Двенадцать лет, — признался Раджабов.
— А, — понимающе кивнул Маримуца. — Кризис первой дюжины. Не переживай, через пару лет пройдет.
— Да ну тебя. — Раджабов говорил тихо и беззлобно. — Я не хочу терять корни.
— А ты их и не теряешь. В доминанте Земли большинство людей никогда не видело нашего Солнца. И родиной считает совсем другие миры. Вот я, к примеру: я ведь родился на Офелии. А в Солнечную попал по чистой случайности — бате выгодную работу предложили, вот всей семьей и переехали. Мне два года всего было. Не получи батя эту работу, я бы считал родиной Офелию, а не Солнечную. И вообще, я думаю, что раз уж галакты приняли нас как равных, надо и самим становиться галактами. Наша родина — космос. Теперь уже даже не только изначальная галактика. Вот тут наш дом и есть, понимаешь? Наш дом — везде, куда дотянут икс-приводы.
— Сюда они не дотянут…
— … а теперь — не только икс-приводы, но и нуль-коридоры, — невозмутимо поправился Маримуца. — В общем, не ной, Рафик, какая разница — видно Солнце, не видно? Оно есть, и ты это знаешь. Вот и грейся знанием. Знание — свет, знание — сила, понял?
Раджабов не ответил. Он глядел на экран, где чужие звезды складывались в чужие созвездия. Где к кромешней пустоте незримым пятном лежал финишный створ нуль-коридора.
— Кстати. — Маримуца поглядел на часы. — Сейчас должен транспорт пройти. Минут через пять. Давай-ка запросы…
Унтер Раджабов потянулся к пульту мгновенной почты.
Теоретически мгновенная почта могла бы работать и напрямую, но между родной галактикой и галактикой-2 не были описаны промежуточные гравитационные очаги, а стало быть, невозможно было выстроить корректный роутинг м-потока. Союз решил эту проблему посредством двух ретрансляторов вблизи стартового и финишного створов коридора. Правда, пришлось ставить еще и целую сеть ложных, «шумовых» ретрансляторов: хоть и ничтожен был шанс засечения м-потока противником, он все-таки существовал.